Революция в эволюции

Началась погоня за новыми ответами
Ищется: замена для Дарвина

ЭВОЛЮЦИОННАЯ теория «испытывает самую широкую и глубокую революцию за последние 50 лет». Так гласил отчет о конференции, проведенной в октябре 1980 г. в Чикаго. Около 150 специалистов по эволюции проводили четырехдневную конференцию на тему «Макроэволюция».
Журнал Science, официальный орган Американской ассоциации содействия развитию науки, сообщал о господствующем настроении: «Столкновения личностей и академические колкости вызвали ощутимое напряжение... Временами высказывания были несдержанными и даже язвительными». Многие разочарованные ученые жаловались на то, что «большая часть внесенных докладов отличалась скорее описаниями и утверждениями, чем изложением данных». Однако не являются ли утверждения вместо данных с давних пор тактикой эволюционистов?
Дарвин говорил, что жизнь развивалась очень медленно путем небольших изменений от одноклеточного организма во все формы жизни, встречающиеся на земле, включая человека. Находки окаменелостей должны были показать эти переходы, но он признался, что таких показаний нет. Сто двадцать лет тому назад он говорил, что находки неполны, но он считал, что со временем будет найдено больше окаменелостей, чтобы заполнить пробелы.

«Образец, который мы искали за последние 120 лет, не существует», — заявил палеонтолог от Американского музея естествознания в Нью-Йорке Найлс Эдьдридж. Он считает, что новые виды не возникают вследствие постепенных изменений, а внезапными порывами эволюции. Необходимое для дарвинской эволюции множество переходных форм никогда не существовало — пробелы никогда не будут восполнены окаменелостями.
Стивен Джей Гулд от Гарвардского университета согласен с Эльдриджем. На собрании в Чикаго он заявил: «Находки окаменелостей, безусловно, скудны, но видимая скачкообразность не является результатом пробелов, а последствием скачкообразного эволюционного изменения». Эверет Ольсон, палеонтолог от Калифорнийского университета, Лос-Анджелес, сказал: «К находкам окаменелостей как источнику данных я отношусь с недоверием». Прежний крупный защитник дарвинского представления о медленных изменениях Франциско Айала добавил следующий комментарий: «Судя по тому, что говорят палеонтологи, я теперь убежден в том, что нет аккумуляции небольших изменений».
Журнал Science резюмирует этот спор словами: «Центральный вопрос чикагской конференции заключался в том, можно ли экстраполировать [делать вывод на основании одного по отношению к другому] механизмы, лежащие в основе микроэволюции [небольшие изменения внутри видов], чтобы объяснить явления макроэволюции [большие скачки за пределы видов]... Ответ может быть только отрицательным».
Это исправленное представление о эволюции, называемое «punctuated equilibrium» (прерванное равновесие), означает, что один вид сохраняется в истории окаменелостей на протяжении миллионов лет и потом внезапно исчезает, в то время как другой вид так же внезапно появляется. Это, однако, не является действительно новым предположением. Ричард Гольдшмидт выдвинул его в 1930-ых годах и назвал его гипотезой «ожидаемых монстров». За это его сильно обругивали. «Прерванное равновесие», конечно, более впечатляющее обозначение.
Для эволюционистов эта теория приходится довольно кстати, ибо она устраняет надобность доказывать наличие переходных форм. По этой теории, изменения происходят слишком быстро, чтобы, как утверждают эволюционисты, запечатлеться в окаменелостях, но все же не так быстро, что мы можем наблюдать за ними. Как бы то ни было, теория вынуждает эволюционистов к ходу. Когда сторонники учения о сотворении мира указывали на то, что сложные конструкции в природе требуют конструктора, эволюционисты возвели на трон естественный отбор в качестве конструктора. Теперь роль естественного отбора подорвана, и на его место возводится случайность. Сторонники учения о сотворении мира уже давно полагают, что эволюционисты могут рассчитывать только на случайность.
Гулд признает, что случайность лишила естественный отбор опоры: «Значительное количество генетичных изменений, может быть, не подвергается естественному отбору и распространяется наудачу в популяциях».
В чикагском журнале Field Museum of Natural History Bulletin (Бюллетень музея естествознания) от января 1979 г. Дейвид. Рауп, хранитель геологического отдела музея, писал на тему «Конфликты между Дарвином и палеонтологией». Он заметил, что в находках окаменелостей обнаруживаются изменения, однако не «как очевидное логичное последствие естественного отбора... Он происходит дальше в природе, хотя хорошие примеры для этого удивительно редки... Важная нынешняя альтернатива естественного отбора связана с воздействием чистого случая.... Следовательно, мы говорим о выживании удачливых и также о выживании наиболее приспособленных». По его мнению, возможно, что «млекопитающие не были лучше динозавров, а просто удачливее». В заключение своей статьи он сказал о Дарвине: «То, что он упустил из виду, был простой элемент случайности!».
Если случайность играет ключевую роль в управлении эволюцией, то опять возникает щекотливый вопрос относительно конструкции: как может случайность создавать сложные и удивительные конструкции, которые встречаются повсюду? Дарвин сказал, что он содрогался при мысли о глазе. Помимо этого, такие чуда конструкции случайность должна производить не раз, а все снова и это у неродственных видов.
Например, осьминог — не родственник человека, но его глаз удивительно «человечий». Угри и неродственные рыбы имеют устройство, которым раздают электрические удары. Неродственные насекомые, черви, бактерии и рыбы имеют органы излучения, испускающие холодный свет. Неродственные миноги, комары и пиявки обладают средствами, которые задерживают свертывание крови их жертв. Неродственные дикобразы, ехидны и ежи имеют якобы самостоятельно развившиеся иглы. Неродственные дельфины и летучие мыши имеют систему эхолокации. Неродственные рыбы и насекомые имеют двухфокусные глаза, чтобы видеть в воздухе и под водой. У многих неродственных животных — в том числе ракообразных, рыб, угрей, насекомых, птиц и млекопитающих — имеются удивительные способности к миграции.
Ко всему этому эволюционисты еще хотят убедить нас в том, что теплокровные животные при трех различных случаях развились из холоднокровных пресмыкающихся, что цветное зрение самостоятельно развилось три раза, что крылья и годность к полету в неродственных рыбах, насекомых, птеродактилях, птицах и млекопитающих развились пять раз.
Могла ли бы случайность снова и снова повторять это искусство? Теория вероятностей отвечает громким «нет!». Может быть, что революция в эволюции помогла лучше справляться с недостаточными находками окаменелостей, но она приписала случайности такую роль, которую она вовсе не может исполнять
Интересно, а что думаете по этому поводу вы, мои читатели? Оставляйте свои комментарии.